Можно очень много говорить о том, почему футбол популярен, но мне кажется, что тот футбол, о котором мы говорим, больше просто не существует, то есть он существует во дворах, на лужайках, но если говорить о большом футболе, то это другое. Это уже не просто игра, и два последних чемпионата мира, мне кажется, просто устрашающе об этом свидетельствуют.
Для меня футбол - это. Понимаете, у меня есть два состояния на футболе. Первое, это когда я абсолютно увлечен происходящим: я могу ломать стулья, кричать, я сорвал (впервые и единственный раз в жизни) голос на стадионе в Нью-Йорке, когда на чемпионате мира играли Мексика - Болгария. Я болел, естественно, за Болгарию, и, когда были назначены пенальти в ворота - а мы как раз сидели за теми воротами, где были назначены пенальти, - я сорвал себе голос. А когда угомонился, как в той известной рекламе, оглянулся по сторонам: полон стадион мексиканцев - откуда болгары в Нью-Йорке! Нас принимали явно за болгар, и когда Стоичков забил победный пенальти, мы взорвались. Стадион притих, мы, оглядываясь, стали выходить. Все мексиканцы, которые сидели рядом с нами, ближайшие три ряда, тянули руки, чтобы поздравить нас с победой. То есть это было еще и единение, праздник. Бывает, что это праздник, а бывает, что стыд кромешный за то, что происходит на поле, за то, что ты тратишь время и силы, чтобы за этим наблюдать. становится больно и обидно - такое тоже бывает. Поэтому однозначно ответить на вопрос, что для меня футбол, я не могу.
Когда футбол случается, все отходит на задний план: и техника игроков, и как он прошел, и как он отдал, и держит он центр поля или не держит - это все приходит на ум, когда игра не очень идет.
Когда игра случается, ты следишь за кровопролитной схваткой, за битвой, за войной, за этаким изначальным выяснением отношений: кто кого? В футболе есть даже определенная эротика. У нас была передача «Метафизика футбола», где люди серьезно говорили об истоках этой игры, -оказывается, в некоторых ближневосточных культурах еще за тысячу лет до нашей эры играли в футбол отрубленной головой врага или каменными шарами. И вот это стремление во что бы то ни стало вогнать мяч в ворота воспринималось ими еще и как фаллическая интерпретация овладения. То есть обязательно нужно отличиться и в этом. Поэтому футбол, мне кажется, растет просто из сути homo sapiens, особенно мужской сути. Женский футбол я не понимаю: чего они там делают? Красиво бывает, но футбола нет.
К сожалению, сегодня футбол - это бизнес и политика. Почему? Потому, что сегодня футбол и футболисты, футбольные матчи продаются так же, как политики и женские прокладки или жвачка. Футбол - это политика еще и потому, что идея глобализации, которая выдвинута не нами и которая, видимо, с большой кровью победит на земном шаре, перенесена и на футбол в первую очередь. Нам показывают, как будет хорошо, когда все нации сольются в едином порыве, в едином экстазе. Но это обман, как любая идеология. И обман вот почему. Когда на позапрошлом чемпионате мира французы выиграли у бразильцев финальный матч, Ваш покорный слуга был осмеян и освистан за следующее свое высказывание в программе «Хмурое утро», которую я тогда вел на радио «Серебряный дождь»: вряд ли этих ребят (бразильцев) можно купить буквально, то есть пообещав каждому золотые горы, они и так ребята небедные и, кроме того, это все-таки Бразилия, там другой национальный характер. Я думаю, что их купили - за честь страны. Помяните мое слово, сказал я, в ближайшее время Бразилия получит большие деньги от Международного валютного фонда. Это было сказано на следующий день после чемпионата мира.
Через три с половиной месяца в Бразилии случился кризис, а еще через четыре месяца МВФ им пообещал 60 миллиардов долларов. В то время как Россия канючила 4 миллиарда, им дали 60, превратив, как всегда это бывает, и эту страну в страну с долларовой экономикой. Сначала сознательный кризис, потом большие деньги: «Все, ребята, вы на игле наших вливаний».
Я просто представил себе этот разговор в раздевалке, когда тренер говорит: «Ребята, мы в полной заднице - не мы, не команда, а страна - и весь мир смотрит сейчас только на нас, значит, нам надо
