Когда мой знакомый израильский журналист, пожав руки всем по кругу, уже совсем было собрался садиться в автомобиль, его вдруг осенило.

- У меня складывается такое впечатление, - заявил он - что вы, англичане, полностью попали под обаяние греко-римского периода истории
и судите обо всем происходящем совершенно не принимая в расчет Византию.
А подлинный источник умственного склада греков и их moeurs нужно искать именно там. Вот что вам всем не мешало бы как следует усвоить.

Наблюдение это показалось мне удивительно точным, и когда я сам попытался привести в порядок собственные мысли о греках-киприотах, оно припомнилось мне вновь.
Действительно, именно в нем и крылось объяснение многого из того, в чем я раньше никак не мог разобраться; теперь все становилось и яснее, и проще. Даже проблема Эносиса представала в новом свете -
если встроить ее в рамки культурного наследия Византии и ее общественного строя. Именно Византия была истинной духовной матерью современной Греции.

Ибо византийская культура не была обычной суммой элементов томного, увядающего эллинизма и многочисленных ближневосточных влияний — она представляла собой нечто большее.
Она была единством per se, а не просто цветистой мозаикой, сложенной из ловко подобранных фрагментов иных культур.
Сам термин "Восточная Римская империя" по сути своей ошибочен; ибо когда в 330 году Константин Великий перенес римскую столицу в Византий, он основал духовную империю,
совершенно уникальную с точки зрения стиля и способа решения самых разных задач, будь то архитектура, право или литература.
Как же случилось, что Запад, со своей романтически-страстной привязанностью ко всему греческому и грекороманскому, остался к этому настолько слеп и глух?
Трудно сказать. Более одиннадцати столетий, с самого дня основания и вплоть до крушения в 1453 году, Греция была частью гигантского спрута, раскинувшего щупальца по многим землям Азии,
Европы и Африки; и в то время как Европа проходила через Темные века, последовавшие за падением Римской империи, в Константинополе расцвела невиданная доселе экзотическая культура,
которая озарила мир науки и политики новым стилем мышления, новым виденьем. Ее духовный уклад, истинное порождение Средиземноморья, прежде всего проявился в религии и в художественном творчестве.
С политической точки зрения главной особенностью Византии стала вера в нерушимое, по сути своей неразрывное единство Церкви и Государства - и греческая православная церковь, главный общественный институт
и главный хранитель традиции, до сей поры процветает в рамках современного греческого государства.
У византийца в принципе не могла возникнуть политическая идея, основу которой не составляло бы полное единство Церкви и Государства;
и базовой социальной единицей этой великой культуры стало собрание верующих, коих объединяли не географическое соседство или расовая принадлежность
(ибо византиец мог по рождению принадлежать примерно к дюжине основных народностей империи), но всеобъемлющее согласие в вопросах христианской веры.
Это согласие проявлялось вовсе не в том, что мы называем демократическими установлениями, оно не имело отношения ни к выборам, ни к праву большинства,
которое по сути представляет собой всего лишь некую процедурную схему - способ прощупать и определить общественные умонастроения.
Согласие или несогласие выявлялись на ежегодных церковных соборах, целью которых было принятие решений по вопросам как духовным, так и светским.
Редкий феномен. Греческие церкви и общины сохранили его нетронутым еще долгие четыре столетия, когда Византия пала,
а дети ее стали все глубже и глубже погружаться во тьму, принесенную турками в тот мир, что достался им в наследство.

Впрочем, что считать тьмой?
Подобные понятия всегда относительны. Больше всего поражает то обстоятельство, что турки, возможно, в силу отсутствия собственных четко выраженных культурных понятий, или, по крайней мере,
таких, которые можно было бы навязать грекам, оставили последним свободу веры, языка и даже местного самоуправления - а по большому счету, переложили на них значительную часть
имперских административных функций — возможно, признавая за ними такие завидные качества, как предприимчивость и живое воображение, коими сами турки не обладали.
И когда в 1821 году современная Греция возникла вновь как некое географическое целое, она была приемной дочерью греческого же Византия.
Около четырех веков православная церковь служила прибежищем исконного духа и родовых черт этих прямых потомков византийцев. Язык сохранялся настолько бережно, что,
за вычетом нескольких суффиксов и сотни заимствованных слов, греческий остался греческим, и с точки зрения психологии среднестатистическое греческое сообщество претерпело
за период турецкой оккупации гораздо меньше изменений, чем британское - при норманнах. Определенное турецкое влияние, конечно, сохранилось в манерах, кухне и прочем,
но даже и здесь вскоре проявилась живость, совершенно чуждая старомодному, неспешно-величавому турецкому стилю, с его роскошной, чисто созерцательной праздностью.
Ярче всего этот контраст проявился в греческой версии турецкого театра теней: живая и бойкая, она появилась на свет в лице Карагиози, из уха Великого Турка.

На Кипре дела обстояли точно так же; вековые гонения, которым римская церковь подвергала церковь православную, закончились в 1260 году знаменитой Bulla Cypria - Кипрской буллой,
наделившей латинского архиепископа верховной властью над всем духовенством острова; православные епископы попадали таким образом в полную зависимость от епископов латинских и
при рукоположении обязаны были приносить клятву верности Святому престолу.
Парадоксально, но факт: православное духовенство было восстановлено в правах в 1575 году - не кем иным, как турками.
Судя по всему, они были хорошо осведомлены о той терпеливой, ежедневной борьбе, которую православные вели против латинян, и предложили таким образом объединить усилия.
Во всяком случае, значительная часть кипрских крестьян, страдавших под гнетом жестокой венецианской военной диктатуры, с радостью восприняла смену режима;
при турках на острове исчезло крепостное право, и население в какой-то мере получило доступ к местному самоуправлению. А потом?

"Мы сталкиваемся с новым, неожиданным феноменом, когда, вскоре после 1670 года, верховная власть над Кипром переходит в руки Архиепископа Кипрской православной церкви,
к которому с этого времени относятся как к этнарху - или вождю - части населения острова, говорящей на греческом языке.
Первоначальная причина, заставившая православных священников отойти от привычной теневой роли, была связана с желанием центрального константинопольского правительства создать на местах
некие надзорные инстанции, которые позволили бы держать под контролем продажных и не всегда лояльных к властям местных чиновников; но к началу девятнадцатого века их влияние стало так велико, что турки встревожились.
В 1804 году был подавлен мятеж, направленный против архиепископа. Однако в 1821-м события приняли куда более серьезный оборот,
и власти взяли под стражу, а потом казнили самого архиепископа, епископов и основных лидеров православной общины - по обвинению в заговоре и в связях с бунтовщиками в континентальной Греции,
которые как раз в это время развязали войну за независимость" ("Справочник по Кипру", 1919).
Отсюда видно, как глубоко в толщу истории уходят корни Эносиса, это уже на уровне подсознания. И если нельзя удовлетворить эту тягу греков к единению, то можно ли ее искоренить?
При всем желании я не мог заставить себя ответить на этот вопрос утвердительно.
Между тем, это стремление можно было ограничить приемлемыми рамками и даже обернуть к собственной выгоде; причем рамки я имею в виду сугубо психологические. Только вот как это лучше сделать?..