РАЗГРОМ КУБАНСКОЙ РАДЫ
Разгром Кубанской Рады, закончившийся повешением члена Рады Кулабухова и высылкой в Константинополь наиболее влиятельных представителей оппозиции, сыграл значительную роль в общем ходе борьбы с большевиками на Юге России и был одним из существенных поводов к катастрофическому отходу вооруженных сил Юга России от Орла до Новороссийска.
Между тем, до сих пор остается совершенно невыясненной та обстановка, в которой был произведен этот разгром. Непонятной остается и та роль, которую играли многие из видных действующих лиц в этом печальном событии.
Я был в это время Кубанским атаманом и мне пришлось быть одним из непосредственных участников и свидетелей тяжелого эпизода, после которого я сложил с себя почетное звание войскового атамана, так как этот инцидент был вопиющим нарушением прав Кубани.
Поводом к разгрому послужил факт заключения членами парижской делегации Кубанской Краевой Рады с правительством Горской республики особого договора, который был квалифицирован в Ставке и в Особом совещании, как измена России. Причины же антагонизма между Главным командованием и кубанским представительным учреждением заключались в резких политических разногласиях в оценке методов и способов борьбы с большевиками и того положения, которое в этой борьбе занимало казачество вообще и Кубань в частности. Трудно было примирить прямолинейный консервативный централизм Ставки с федералистическими и даже самостийными течениями, игравшими такую видную роль среди демократически настроенных членов Кубанской Рады. Трудно было примирить деятельность местных парламентариев, опьяненных той ролью, которую им приходилось играть, с авантюристическими стремлениями некоторых из военных руководителей, сумевших выдвинуться на Юге России с начала Гражданской воины.
Расправа с Радой еще намечалась в конце 1918 года. Незадолго до того, когда я вторично был избран кубанским атаманом и оппозиция, возглавляемая председателем кубанского правительства Бычом, потерпела поражение, ко мне приходили генералы Покровский и Шкуро и предлагали при их содействии взять всю власть и свои руки.
Я тогда категорически запротестовал против такого проекта и как атаман, потребовал, чтобы этого не делалось. Покровский и Шкуро тогда отказались от своей затеи.
Такая мысль мне неоднократно подсказывалась и во время разговоров с Деникиным.
Особенно настаивал на этом его помощник.
- Совершенно не понимаю вашего характера, - говорил он.
- Как вы терпите все это? Почему вы не разгоните Раду?
- Это слишком упрощенный, грубо-примитивный способ борьбы, - возражал я своим собеседникам, доказывая, что разгон Рады - мера весьма опасная и чреватая серьезными последствиями.
Нарастали оппозиционные настроения в Раде, учащались резкие выступления против политики Ставки и Особого совещания, — нарастала неприязнь ко мне со стороны ген. Деникина, все более и более ненормальными становились взаимоотношения между Ставкой и нами, представителями и руководителями казачества.
Все это приняло в конце концов такой серьезный характер, что генерал Деникин вынужден был принять экстренные меры для того, чтобы парализовать назревавший конфликт с казачеством.
Шестого и седьмого июня 1919 года в Екатеринодаре происходил съезд представителей Главного командования и казачества. В совещании участвовали: Деникин, Романовский, Драгомиров, Лукомский, атаманы казачьих войск: от Дона - Богаевский, от Кубани - я, от Терека - Вдовенко, от Астраханского войска - Ляхов. Присутствовали также председатели Донского, Терского и Кубанского правительств.
На этом совещании Деникин ребром поставил нам вопрос:
- С Русью ли идем мы, представители казачества, или против Руси?
Такая постановка вопроса вызвала с нашей стороны самую резкую отповедь. Мы, казаки, с полной откровенностью заявили о своих пожеланиях, о своем весьма отрицательном отношении к той политической линии, которую проводили в отношении к казакам Ставка и Особое совещание. Мы указали пути для исправления ошибок, для парализования того скверного настроения, которое создается благодаря нашим неформальным взаимоотношениям.
Я произнес на этом совещании пространную речь. В начале я сделал краткий обзор исторического прошлого казачества. Казаки - чисто русские люди, наиболее сильные в физическом и моральном отношении, с наибольшей энергией и предприимчивостью.
Гений русского народа всегда тянулся на юг, а не на север, а потому Петровская реформа - историческая ошибка. Казаки олицетворяли собою тягу на юг, туда, где больше света, больше тепла, больше солнца.
- Когда началась невзгода, когда снова на Руси настало смутное время, - говорил я, обращаясь к Деникину, - вы, витязи Русской земли, пришли сюда, на Юг, спасать Россию вместе с нами, казаками. Казаки оправдывают вашу надежду, вашу веру...
- Мы, - говорил я, - Недоумеваем теперь, почему казаки, не один раз спасавшие Россию, ныне оказались где-то в стороне? Около вас все, кроме тех, кто должен быть. Около вас должны быть казачьи атаманы
и председатели казачьих правительств. Вы неоднократно указывали, что высоко цените, любите казаков и считаете их молодцами. Мы сами давно знаем себе цену. Нам надоело быть молодцами. Мы хотим быть гражданами. Мы, представители казачества, считаем, что имеем полное право быть привлеченными к государственному строительству...
Другие представители казаков высказывались в этом же смысле и резко указали на оскорбительную для нас формулировку вопроса генералом Деникиным. Последний не ответил на наши требования по существу, а лишь заявил:
- Вы, господа атаманы, меня очень сильно «облаяли», но я все же весьма удовлетворен тем, что вижу перед собою действительно русских людей ...
Но едва ли Деникин был искренен.
Того же дня вечером у меня во дворце состоялся парадный официальный обед, в честь прибывших на совещание атаманов, на котором присутствовало до двухсот человек, в том числе и представители союзных держав. Во время обеда играла музыка, исполнялись войсковым хором казачьи гимны - донской, кубанский.
Деникин во время обеда был мрачен и произнес совершенно неожиданный для нас тост. Он сказал приблизительно следующую речь:
- Вчера здесь, в Екатеринодаре, царили большевики. Над этим домом развевалась красная тряпка, в городе творились безобразия. Проклятое вчера… Сегодня здесь происходит что-то странное - слышен звон бокалов, льется вино, поются казачьи гимны, слышатся странные казачьи речи, над этим домом развивается кубанский флаг ... Странное сегодня… Но, я верю, что завтра над этим домом будет развеваться трехцветное национальное русское знамя, здесь будут петь русский национальный гимн, будут происходить только
русские разговоры. Прекрасное "завтра". Будем же пить за это счастливое, радостное "завтра"…
Для всех присутствовавших этот тост был ушатом холодной воды, и напрасно пытался поднять настроение взявший на себя, по моей просьбе, роль «тулумбаша» Баратов…
В течение всего лета 1920 года наши взаимоотношения с Главным командованием не улучшались, а ухудшались. Поводом к этому служили не только политические разногласия, но также и целый ряд второстепенных причин. Существование, например, нашего кубанского флага было для Деникина бельмом на глазу. Я часто говорил Главнокомандующему:
- Если отдельные войсковые части и даже сотни, ну, например, вашa комендантская, имеют собственные значки, то как же вы хотите лишить целое кубанское казачье войско права иметь свой собственный флаг?
Само собою разумеется, что наши настойчивые пожелания о привлечении казачьих представителей к управлению освобождающимися областями и вообще к государственному строительству встречали у Деникина отрицательное к себе отношение и способствовали образованию почвы для подготовки разгрома кубанской Рады.
После отъезда из Екатеринодара Деникин продолжал очень внимательно следить за работам Рады. Несколько раз он присылал мне письма, в которых указывал на то, что в Раде произносятся несоответствующие речи, подрывается престиж Добровольческой армии. В своих письмах Деникин подчеркивал, что считает меня виновником всего этого, так как я будто бы не принимаю мер против подобного рода агитации.
Тогда, 16-го сентября, я проездом на Дон, был у него в Таганроге, Главнокомандующий прямо заявил:
- Считаю вас виновником происходящего на Кубани брожения и агитации.
Тогда я не придал этому особого значения, тем более, что на Дону мне оказали самый теплый и радушный прием. Из обмена мнениями выяснилось, что между нами, кубанцами, и представителями донского казачества наблюдалась полная солидарность во взглядах на наши политические и военные задачи.
Тем не менее, мое положение, как человека, очутившегося между молотом и наковальней, делалось необычайно тягостным. Нарастали трения с Главным командованием, а параллельно с этим оппозиция в кубанской Раде становилась все более и более энергичной и переходила в наступление, объявив открытый поход против меня, своего атамана, и в то же время умалчивая о своих скрытых целях.
Вместе с той частью членов Рады, которая меня, поддерживала, мы выработали план борьбы. Мы решили предоставить представителям оппозиции высказаться до логического конца и тем самым открыть свои карты.
Далее если кому интересно в записях последнего атамана Кубанского Филимонова.
http://nativregion.narod.ru/kubrada.html