Правила жизни Любови Успенской
Открыть / закрыть содержимое
Я уезжала в страну (Успенская эмигрировала в США в 1978 году), где была хоть какая-то свобода слова. Я могла говорить и делать там, что захочу. Я искала свободы. Мне тяжело было здесь.
Я понимала, что здесь народ дурят. Меня все это раздражало: партия, Ленин, Сталин.
Не ожидала, что меня когда-нибудь посадят в американскую тюрьму.
Полицейские остановили меня за пьянство. Это я на радостях после посещения врача решила выпить. И села за руль. И включила музыку. И ехала на скорости. Вот мне это надо было?
Меня заставили посещать общество анонимных алкоголиков. Там все за руки держались. Это ужас. Я должна была говорить: «Я Люба Успенская, I’am an alcoholic».
Я не расистка. Просто у меня с черными не складывалось никогда.
Моему директору звонил Звягинцев, когда снимал «Левиафана». Там в конце фильма, когда мэр заходит в ресторан, я пою: «Золотой шалман, жизнь пропащая! Не ругайся, мама, я гулящая».
Жалко, нам «Оскара» тогда не дали.
Мне кажется, я много говорю.
Мне нравится юмор Вуди Аллена. Сейчас у него уже не такой ясный ум, конечно. Но все, что он делал в прошлом, - это гениально. Я каждый фильм его жду с надеждой.
Когда звучит песня, которую я спела тридцать лет назад, я слышу такой прозрачный, звонкий голос, высокие ноты. Сейчас мне эти ноты не взять. Но сейчас я не очень горжусь тем исполнением.
Сегодня мой голос - мудрый, а ноты - уверенные. В них больше страсти, больше чувств.
Я люблю хороший джаз.
Могу включить свою песню на весь дом и слушать её неделю.
Когда я говорила в школе: «Я еврейка», - все в классе хихикали. Я чувствовала, как на Украине процветает антисемитизм. Это было безнаказанно.
В России меня сразу позвали петь в «Олимпийском». Там проходил турнир по кикбоксингу. Мужики друг другу морды били, а я им пела.
Вся наша жизнь - криминальная. И весь наш мир, и все наше окружение. Когда мне говорят: тот вор и этот вор, я отвечаю, что у нас все воры. А государство у нас - не вор? Только они в законе.