замяли. Начал вкалывать. Бесков сам с вратарями работал. Тогда я еще не знал о непреклонности характера Константина Ивановича и все время лез со своими репликами и замечаниями. Серия мелких стычек получила логическое завершение: мне объявили, что я отчислен из команды. из-за плохого зрения.
Не то, чтобы я обиделся. Все, может быть, к лучшему, но был момент, когда у меня на душе стало тяжело. После того как я отдал клубу 10 лет, пришел человек, который меня в расцвете сил из команды, из основного состава отчислил не по причине плохой игры, а из-за того, что я якобы плохо вижу! А я после этого еще 12 лет отыграл.
Конечно, в ЦСКА я только вратарем бы и закончил. Я вперед пошел потому, что вратарем-то себя никогда не считал. Я мальчишкой все время в нападении играл, забивал много. Это мне нравилось. Для меня примером тогда, в 40-е годы, был Бобров. А в воротах я совершенно случайно оказался.
В том гарнизоне, в Калининской области, где отец служил с 47-го по 51-й год, пока я школу не окончил, кроме спорта, заняться было нечем. Каждый вечер играли в волейбол. Молодые летчики после полетов приходили на площадку, которая там была. Весь гарнизон собирался, публики было много. Вот мы там и сражались. Полк на полк. За взрослую команду я и еще двое парней играли. Мы же там, в деревне этой, всеми видами спорта занимались: и волейболом, и футболом, и акробатикой, и другими. Но это все на любительском уровне, для себя. А когда в Москву приехал, сразу попал в волейбол. Стал играть за первый курс института физкультуры и сразу же попал в сборную Москвы, в компанию к Чеснокову, Коваленко, Лобанову, к тем, кто, потом за сборную Союза играл.
Но футбол мне больше нравился. В Москве в первый же день побежал в Сокольники посмотреть на тренировку ЦДСА. Три часа ждал, пока они приедут. А после стоял в толпе за воротами и смотрел, как мои кумиры отрабатывали удары. И бросался, чтобы подать мяч. А они били и били. В один из моментов Никанорова уже «отработали», а Чанов по какой-то причине вышел из ворот. И мы сразу человек пять — туда. Один мяч мне в красивом прыжке удалось взять. Тогда Федотов с Аркадьевым всех остальных из ворот выставили, стали меня проверять. После записали координаты, сказали, что найдут.
И нашли. В январе 52-го впервые ехал в армейском автобусе в Фили, на тренировку. И никому не говорил, что не вратарь я вовсе, что это все у меня от волейбола, а по природе, по пристрастию я — центр нападения. Молчал — радовался, что хоть кем-то взяли. Так в воротах и остался.
О Федотове у меня воспоминания самые теплые. Он мне много дал. Удар у него был — куда хотел, туда и бил, на какой угодно высоте. Говорит мне: «Не разбейся, милый!». И кладет мячи впритирку к штанге, я за ними сигаю на четыре метра. Вот это была индивидуальная работа!
После Олимпиады 52-го года Аркадьев поставил меня за дубль, но тут подоспел печально знаменитый разгон «команды лейтенантов», и нас распихали кого куда. Башашкин,
Исаев (из ВВС. — Ред.), Перевалов и я попали в «Спартак». Здесь я впервые сыграл за основной состав. А уже на следующий год, в 1954-м, возродился ЦДСА, и мы вернулись. Вратарями были Никаноров и я, но я его уже «подпирал», и он это чувствовал. Но все же относился ко мне очень доброжелательно, помогал, поддерживал, и я ему навек благодарен.
Год спустя уже попал в сборную, затем вообще крупно повезло: поехал в Мельбурн на Олимпиаду. А говорю «повезло» потому, что много других сильных вратарей было в то время — Ивакин, Беляев, Макаров, Маслаченко, не говоря уже о Яшине.».
