ла лишь о том, как бы удержать победный счет, сохранить перевес хоть на один мяч.

За две минуты до конца прорвался Павлов. Он шел с мячом на ворота. Недалеко от них на Павлова прыгнул турецкий защитник. Он сел на Павлова верхом да еще руками прихватил шею. Наш судья Щелчков решительно засвистел, и свисток этот по всем футбольным правилам означал пенальти в ворота Турции.

Тут началось нечто кромешное. Все повскакивали с мест. Турки категорически отказались открыть ворота для удара.

После бурных пререканий на всех языках турецкая команда покинула поле. Навстречу им выбежали на беговую дорожку губернатор, председатель народной партии и другие чины и власти.

После длительных увещеваний команду уговорили, и игроки вернулись на поле.

Теперь никто из наших не хотел бить. Все волновались.

Смазать такой удар, не забить — этого тебе не простят потом всю жизнь!

Вперед вышел Леута. Он пробил мяч.

Цифры на доске сравнялись — 3:3.

Публика не унималась. Подогретая несмолкаемыми возгласами, турецкая команда снова попыталась нападать.

Одному из нападающих удалось прорваться вперед. Он ударил по нашим воротам. Советский вратарь Шорец сделал бросок и с мячом в руках скользнул по земле.

На него тотчас набежали и ногами стали выбивать из-под него мяч. Шорец защищал мяч всем телом.

Яростные бутцы нападающих танцевали вокруг него. Щелчков пронзительно засвистел. Наши остановили игру.

Наконец судья поставил мяч для свободного удара.

Наши пробили мяч, и в ту же минуту Щелчков просвистел конец игры. Измирцы очень тепло проводили нас, махали шляпами, подмигивали дружески и кричали: «Фискол юра!» — что должно было означать «Физ-культ-ура»!.

Возвращалась советская спортивная делегация, когда Черное море уже по-осеннему крепко штормило.

Пароход сильно трепало. Кассиль и об этом эпизоде— когда игроки сборной СССР напряженно вглядывались вдаль в надежде увидеть желанный берег Роди