Слухи о том, что от гостевой игры советские могут отказаться, появились в начале октября. Официально о «невозможности играть на Национальном стадионе в Сантьяго, превращенном в концлагерь и залитом кровью чилийских патриотов», советская делегация заявила 12 октября на заседании Оргкомитета ЧМ в Гельзенкирхене.
Первый вице-президент ФИФА, он же председатель федерации футбола СССР Валентин Гранаткин заговорил о переносе игры в третью страну и передал официальное письмо с соответствующими формулировками. В нем среди прочего предлагалось провести вторую игру в Перу или, на худой конец, в Аргентине.
Отмахнуться от такого заявления было нельзя, но людей из ФИФА раздражало, что с подобной просьбой Федерация футбола СССР обратилась лишь после нулевой ничьей в Москве, значительно уменьшившей шансы советской команды на проход в финальную стадию.
ФИФА приняла решение отправить в Сантьяго комиссию, которая на месте должна была разобраться в происходящем и оценить возможность проведения ответного матча в чилийской столице.
Члены комиссии, южноамериканец д'Алмейда и европеец Кезер, по возвращении из командировки составили отчет, в котором указали, что «местные власти проявили готовность устранить указанные комиссией недостатки, а также гарантировали въездные визы и безопасность всем участникам предстоящей игры».
ФФ СССР продолжала бомбить ФИФА телеграммами и протестами, но чиновники стояли на своем: «Раньше надо было протестовать - до первой встречи. А теперь, будьте любезны, отправляйтесь в Сантьяго».
Свою позицию Кезер изложил в интервью «Цюрих пост»: «Предложение о переносе нужно было делать до первого матча. Переворот в Чили состоялся за две недели до московской игры. Получается, что чилийцы должны были ехать в Москву, хотят они того или нет, опасаются или нет. 21 сентября еще до первой игры мы с Гранаткиным и Флуксой обсуждали технические организационные моменты. О том, что СССР может предъявить требования, связанные с политикой, речи не было».
