другое.
«Молчать я, естественно, не мог, и директору клуба Шляпину, как и начальнику команды, не раз приходилось выслушиввть от меня неприятные для них, но совершенно справедливые претензии. Инертность, а скорее неспособность названных людей улучшить ситуацию заставили меня поставить вопрос об их замене. Но меня опередили, использовав поданное мной в августе заявление (кстати, заявление без указания причин, без ссылки на здоровье), которое я в сердцах написал после очередного проявления полного равнодушия к годами не решавшимся проблемам «Спартака». Несостоятельность ссылок на это заявление очевидна с юридической точки зрения. Я ведь и в августе сразу понял, что избрал далеко не лучший способ разрешения проблем. Наверное, всем понятно, что мое отношение к заявлению выразилось в том, что я продолжал работать и об уходе больше вопрос не поднимал. Н. П. Старостин о моих настроениях хорошо знал. На каком же основании усматривает он теперь в моих действиях расчет на уговоры? Сама мысль такого рода противна моей натуре, и мне хотелось бы, чтобы подобные суждения обо мне и моих позициях не воспринимались всерьез.
Равнодушие к «Спартаку» - вот на этой почве, повторяю, у меня на протяжении всех двенадцати лет возникали трения с людьми, ответственными за судьбу команды. Допускаю, что, если бы меня заранее предупредили об освобождении (мол, всех проблем все равно нам сегодня не решить, а в таких условиях вы работать и сами уже не хотите), у меня, возможно, и претензий к руководству «Спартака» не было бы. Однако вопрос был решен за моей спиной. Снятие мое готовилось втайне от меня, когда я находился в отпуске. В ход были пущены разного рода домыслы о моем здоровье, слухи о плохих отношениях с игроками. И в этой связи считаю необходимым внести некоторые уточнения в разъяснение Н. П. Старостина.
Ни в коем случае не согласен с начальником команды, с его мнением о том, что только мое присутствие помешало «Спартаку» стать призером. Убежден, финиш у нас получился слабым не потому, что Бесков остался в команде, а потому, что многие игроки, в частности Пасулько, Шмаров, Мостовой, утратили форму, уехал в Тулузу Хидиятуллин и был травмирован Родионов.
Мои взаимоотношения с футболистами зависели не столько от моего требовательного характера, сколько от подхода к делу самих игроков. За десять-одиннадцать лет работы с Дасаевым, Черенковым, Родионовым я не припомню случая серьезных разногласий с ними. А вот нарушителям бытовой и игровой дисциплины доставалось.
Могут ли быть довольны тренером те, кого он собирался освободить? Излишний вопрос. Их выступления против меня на собрании а октябре легко понять. Позиция промолчавших - дело их совести.
Мог ли я противостоять объединенным усилиям своих оппонентов? Конечно нет. Решение принималось, когда я находился в отпуске. Ни на одно собрание и заседание, где ставился вопрос о главном тренере, я приглашен не был. Никто из руководителей спортивных, профсоюзных и других городских организаций встретиться со мной не пожелал. Как будто и не было двенадцати лет работы. Грубые нарушения элементарных норм трудового законодательства тоже не привлекли ничье внимание».
Только в этой последней фразе Константин Иванович допустил ошибку. Внимание юристов этот случай привлек. Вот мнение доктора юридических наук, заведующего кафедрой прав человека Всесоюзного юридического института Б. Л. Назарова, опубликованное в «Московских новостях», № 1 за 1989 год:
«Что касается законодательства, то меня поражают те товарищи, которые ссылаются на заявление Бескова об уходе, поданное им в августе. Известно, что по истечении двух месяцев такое заявление теряет силу.
Что касается нравов, то обидно, когда в таком популярном клубе выносятся решения, которые попирают элементарные нормы порядочности и справедливости. С человеком, отдавшим полвека советскому спорту, принесшим ему немало побед, организуется второпях
