И я поступил в политехнический институт на горный факультет. Там тогда была очень красивая форма, а я даже не знал, кем я стану или что я буду делать после окончания.
Я считаю, что это неплохая форма будущей социальной адаптации спортсменов, закончивших карьеру. Руководитель спорта Грузии тогда был Сихарулидзе, который говорил: «Лучше пусть спортсмен поступит, учится в институте, чем станет каким-то бездельником. Лучше пусть будет так». И так и сделали. Сдал экзамены (у нас немножко раньше принимали, спортсмены заранее сдавали экзамены, где-то в начале июля). Конечно, у нас были льготы. Хорошие спортсмены почти все и в Тбилиси, и в Грузии устраивались в высшие учебные заведения: физкультурный институт, политехнический институт, университет на разные факультеты. Сложилась хорошая традиция: закончив карьеру, большие футболисты никогда не были брошены, им всегда давали хорошие места работы, они всегда имели какую-то работу, профессию. Представляете, какое разочарование может испытывать 33-летний человек, который приобрел всесоюзную славу, которого все любят, с которым все хотят общаться, - и вдруг, прекратив играть, он видит, что абсолютно никому не нужен! Вы знаете, сколько трагедий было у великих футболистов, когда они заканчивали играть в футбол! Чем все заканчивалось! В Грузии этого не было - все устраивались. Почти все обычно заканчивали высшие учебные заведения. Им помогали заканчивать учебные заведения и всегда устраивали на какую-то хорошую работу. Они всегда имели работу, если не шли в тренеры. Это, я считаю, было, безусловно, хорошо. Это было очень позитивное явление в грузинском футболе.
Я также использовал это и стал студентом политехнического института. Позже я получил серьезную травму колена и спины, почувствовал, что не могу играть, да и врачи говорили, что с таким позвоночником играть нельзя. Я ушел из команды в 1959 году, и тогда уже за мной охотился один консерваторский профессор, которому рассказали, что я учился два года в Сухуми пению. Тогда невозможно было достать билеты на стадион на футбол, в Тбилиси билеты можно было достать только по большому блату. Так вот этот профессор часто приходил ко мне (я жил в общежитии на «Динамо»), и я ему давал два билета. Так мы с ним сблизились. И когда я уже не играл в футбол, он говорит: «Давай, ты же пел хорошо, давай попробуем». Мы попробовали: я месяца два с ним занимался очень интенсивно. Уроки у нас пошли как-то успешно. Потом я уехал в Донецк готовить диплом в политехническом институте.
Где-то с марта, когда я вернулся, и по июль мы с ним занимались. Приготовили две арии, и я поступил баритоном в Тбилисскую консерваторию. Я был почти абсолютно неграмотным музыкантом. Голос не валяется на улице. Если абитуриент срезается на экзамене (допустим, я слушаю певца, и мне нравится его голос, его музыкальность, а он срезается на русском языке, или на сольфеджио, или на каких-то других предметах), то все равно надо ему помочь, чтобы он попал в вуз, чтобы он учился, занимался.
Так вот мне повезло. Когда я спел, профессор меня обнял и сказал, что я послан ему Богом и спросил, знаю ли я сольфеджио. Я честно ответил, что не знаю. Он успокоил: «Без меня на экзамен завтра не ходи. Заходи ко мне в кабинет - вместе пойдем». Когда я пришел к нему, он взял меня под руку и привел к экзаменационной комиссии. Там два выдающихся наших композитора, Гуд-виашвили и Шавизашвили, были главными членами приемной экзаменационной комиссии. Всех выгнали из аудитории, я зашел, он и говорит: «Я его спрошу! Он на „четыре" знает - поставьте ему „четыре". Вот так мне поставили „четыре". Выйдя, я спросил: „А почему „четыре", а не „три"?" Он говорит: „Сынок, ты должен стипендию получать". Вот такой добрый человек был! Я всегда это привожу в пример: если голос понравился и этот человек имеет музыкальный талант, то надо на что-то закрыть глаза. Потом надо воспитывать этот талант.
Ваш следующий вопрос сам же на себя и отвечает. Все это очень важно, и все это есть в футболе, потому он и интересен. Риджинио Карреро, когда приезжал сюда, дал формулировку, что такое
